Лети, светлячок [litres] - Кристин Ханна

бы, но теперь, услышав его, почувствовала себя еще паршивее. Сейчас Мара знала кое-что, чего прежде не осознавала, – на самом деле в помощи она не нуждается. Ей нужно лишь исчезнуть. И она знает, как этого добиться. Не отсвечивать.

Дальше Мара притворялась, будто все в порядке. Убедить в этом отца оказалось до печального легко. Пока она приносила из школы хорошие отметки и улыбалась за обедом, он ее в упор не замечал – был слишком занят работой.

Вывод Мара сделала верный: надо делать вид, будто ты нормальная.

Ирена, няня близнецов (женщина с грустными глазами, не упускавшая возможности поохать, что ее собственные дети выросли и разъехались, а ей теперь совершенно некуда девать освободившееся время), занималась лишь мальчишками. Маре достаточно было сказать, что она идет на спортивную секцию, у них выступление, – и никто не спрашивал разрешения прийти посмотреть и не интересовался ее делами.

К выпускному классу притворство вошло в привычку. По утрам она просыпалась, ошалевшая от ночных кошмаров, и плелась в ванную плеснуть воды в лицо. Даже в те дни, когда ей надо было в школу, Мара редко принимала душ или мыла голову, слишком много усилий. И кому какая разница, чистая она или грязная.

Она давно оставила надежду подружиться с одноклассниками из Беверли-Хиллз – да и пошли они, все эти безмозглые придурки. Только и знают, что волосами трясти и спорить, у кого машина круче.

Так Мара дожила до июня 2008-го. До выпускного. Внизу, в гостиной, ее ждала вся семья. Ради такого знаменательного события к ним прилетели бабушка с дедушкой и Талли. Все они прямо-таки светились от воодушевления и сыпали словами «достижение», «потрясающе» и «гордость».

Мара ничего из этого не испытывала. Мантия выпускника приводила ее в ужас, дешевая синтетическая ткань неприятно шуршала. Мара взяла мантию, надела и, застегнув, подошла к зеркалу.

Лицо без красок, зато под глазами лиловые тени. Как же так вышло, что никто из тех, кто якобы ее любит, не заметил, насколько она подурнела?

Пока она выполняла все, что от нее ожидалось, – делала домашние задания, подавала документы в университеты и притворялась, будто у нее есть друзья, – никто ее не трогал, не лез с вопросами. И хотя именно этого она и добивалась, ее грызла обида. Мама обязательно заметила бы, как она несчастна. Это Мара усвоила: никто не знает тебя так же хорошо, как мама. Мара все отдала бы за возможность увидать, как мама строго хмурится, явно готовясь выдать обычное «О нет, юная леди, никуда ты в таком виде не пойдешь», хотя прежде ненавидела ее за это.

– Мара, пора! – крикнул снизу отец.

Она подошла к комоду и посмотрела на шкатулку со Шреком. От предвкушения сердце забилось быстрее.

Мара открыла крышку и нащупала внутри нож. Рядом лежали бурые от высохшей крови обрывки бинта – реликвии, от которых она была не в силах избавиться. Мара медленно вытащила лезвие, закатала рукав и сделала надрез на руке, там, где его не увидят.

Слишком глубоко – это она сразу же поняла.

Кровь заструилась по руке, закапала на пол. Ей нужна помощь. Не только чтобы остановить кровотечение. Она перестала управлять собой.

Мара спустилась в гостиную и замерла. Кровь капала на каменный пол.

– Мне нужна помощь, – тихо произнесла она.

Первой отреагировала Талли:

– О господи, Мара! – Крестная отбросила фотоаппарат на диван, вскочила и, схватив Мару за другую руку, потащила ее в ванную.

Там Талли усадила ее на крышку унитаза, а сама принялась рыться в ящиках, выкидывая на пол куски мыла, зубные щетки и тюбики с кремом для рук.

В дверях возник отец:

– Что за херня?

– Бинт, живо! – скомандовала Талли и опустилась на колени перед Марой. – Быстрей!

Отец скрылся в коридоре, но тут же вернулся и протянул Талли бинт и пластырь. Он так и стоял в дверях, растерянный и злой, пока Талли залепляла рану, чтобы остановить кровь, а затем перебинтовывала Маре руку.

– Вот так, – приговаривала Талли, – но, возможно, надо будет швы накладывать.

После чего она уступила место папе.

– Господи… – Тот покачал головой и наклонился. Теперь глаза его были вровень с лицом Мары.

Он пытался улыбнуться, и Мара подумала: «Нет, это не мой отец. Этот сутулый мужчина, который почти перестал смеяться, – не мой отец».

Для нее он сделался таким же незнакомым, как и она для него. У него даже седина пробиваться начала – вот только когда это случилось?

– Мара, что произошло?

Мара угрюмо молчала. От нее ему уже и так достаточно расстройства.

– Не бойся, – сказала Талли. – Ты попросила помочь. Ты о психологе, верно?

Мара посмотрела в ласковые карие глаза крестной.

– Да, – тихо ответила она.

– Ничего не понимаю. – Папа перевел взгляд с Талли на Мару.

– Она намеренно это сделала, – объяснила Талли.

Мара видела, как растерялся отец. Он не мог взять в толк, зачем ей резать себя.

– Как же я не заметил, что ты себя режешь?

– У меня есть знакомые, которые ей помогут, – сказала Талли.

– В Лос-Анджелесе?

– В Сиэтле. Помнишь доктора Харриет Блум? Она еще ко мне на ток-шоу приходила. Я постараюсь отвести к ней Мару уже в понедельник.

– В Сиэтле, – повторила Мара.

Ей бросили спасательный круг. Сколько раз она мечтала вернуться к подругам! Но сейчас, когда такая возможность появилась, Мара поняла, что ей все равно. Вот еще одно доказательство ее болезни. У нее нервное расстройство. Депрессия.

Отец покачал головой:

– Даже не знаю…

– Джонни, она сделала это здесь. В Лос-Анджелесе, – сказала Талли, – именно сегодня. Я не Фрейд, но это явно крик о помощи. Позволь мне помочь ей.

– Тебе? – резко переспросил он.

– Ты на меня до сих пор злишься? Какого хрена? Впрочем, не отвечай – мне все равно плевать. На этот раз, Джонни Райан, я не отступлю и жалеть тебя не стану. Если я на тебя сейчас не надавлю, Кейти меня на том свете проклянет. Я обещала ей позаботиться о Маре. А ты не сказать чтобы успешно справился с отцовскими обязанностями.

– Талли…

– Давай я отвезу ее в Сиэтл и в понедельник отведу к Харриет? Самое позднее – во вторник. А потом решим, что дальше.

Отец посмотрел на Мару:

– Ты хочешь встретиться с доктором Блум?

По правде говоря, доктор Блум Мару не интересовала. Ей хотелось лишь, чтобы ее не трогали. И еще уехать из Лос-Анджелеса.

– Да, – пробормотала она.

Папа повернулся к Талли:

– Я постараюсь приехать побыстрее.

Талли кивнула. Отец, похоже, по-прежнему колебался. Наконец он выпрямился и спросил Талли:

– На тебя можно положиться? Я могу доверить тебе ее на несколько дней?

– Я буду точь-в-точь как